Владимир Константинович Хожаков, ветеран Ростовской АЭС.
Когда случилась беда на Чернобыльской АЭС, я работал главным специалистом в Азербайджанском республиканском радиоцентре, который глушил «вражеские голоса» западных радиостанций. Радиоцентр справлялся «на отлично» — до бакинцев не долетали голоса Севы Новгородцева, Виктора Французова и других зарубежных пропагандистов. Но, к сожалению, это никак не могло решить проблему последствий Чернобыля, и её решали советские граждане. Люди ехали со всего СССР и, причём, далеко не все хорошо ориентировались в том, что им предстояло делать. В мае 1987 года я был призван как военнообязанный на шестимесячные сборы.
Лично я понимал, куда я попаду. Вариантов на самом деле было два — Афганистан и Чернобыль. Больше склонялся к Чернобыльскому варианту. Понимали это и мои родные, которые готовы были бежать во все инстанции и требовать мне бронь, в военкомате, впрочем, намекнули, что за 1200 рублей за каждый «откосивший» месяц смогут решить вопрос. Но я как-то постыдился мысли искать способы, чтобы уйти от повестки. Совесть не позволила, да и секретарю парторганизации не к лицу это. И вот посадка в пассажирский поезд, идущий до столицы Украины — Города-героя Киева. Конечно, тревога на душе была, но явно проявлялась она не у всех. Помню одного паренька, который очень сильно нервничал в поезде. Но его я ещё запомнил не только за это, а в совокупности ещё и с тем, что уже в Чернобыле я в последствии увидел его фотографию на доске почёта как лучшего бригадира плотников.
Прибыли. Строем выдвинулись на привокзальную площадь. Неприятно пуст Киевский вокзал. На привокзальной площади автобусы «Икарусы» и ЛАЗы. А следующим утром началась солдатская жизнь, после развода многие отправились на станцию, а уже к обеду возвращались, их сменяли другие смены — и так из дня в день.
Разместили нас в самом Чернобыле. Находится город в 17 километрах от АЭС. Сначала я попал в команду разнорабочих. Требовались срочно рабочие руки на укладку специальных блоков, напоминающих кирпичи, но весом в 30 килограмм каждый. Работали в полуподвальном помещении с повышенным радиационным фоном. Идея была такова: закрыть «фонящую» капитальную стену этим блоками и создать биологическую защиту. Разбились на группы и клали кирпичи по 20 минут каждый. Я вызвался первым, так как с моим невысоким ростом легче было укладывать первые ряды специальных блоков, но из-за этого я уже в первый день превысил суточную радиационную дозу в полтора раза. Были разбирательства, думали, что я — вредитель. Но всё обошлось, и опять я влился в работу, но уже связанную с видеонаблюдением.
Вообще, грязная зона на АЭС была не везде, на пристанционной территории можно было находиться без проблем. Получив задание, ликвидаторы подъезжали к заданному объекту, разведка определяла уровень радиационного фона, вычисляла, сколько времени бойцы должны находиться в данном месте, и только после этого все включались в работу. «Фоны» везде были разные, всё время шли изменения и измерения фона. На «грязных» объектах, как правило, работали недолго. Но «схватить» дозу в принципе было реально. Например, при работах по очистке некоторых помещений, где надо было всего-то залить пол специальным вяжущим составом, потом соскрести и поместить в специальный контейнер — работали по принципу человеческого конвейера. Каждому участнику отводилась одна операция в условиях жёсткого лимита времени, иногда не превышающего несколько десятков секунд. Один брал ведро со специальным составом и бегом доставлял до нужной точки, второй производил разлив абсорбента — и так один за другим, пока вся операция не была выполнена.
Скажу сразу, что одни сутки пребывания в Чернобыле у нас шли за трое суток. То есть, шесть месяцев армейских сборов превращались в два месяца. Каждый боец имел два дозиметра, один измерял суточную дозу, другой был накопительный за всё время пребывания. Кстати, нас сразу предупредили, что если кто-то умышленно переберёт дозу или сам дозиметр поместит в грязную зону, того будут судить за умышленное членовредительство.
Руководить работой в «грязной» зоне помогали и камеры промышленного ТВ. За обслуживанием этой аппаратуры видеонаблюдения прошла моя большая часть командировки. За этим оборудованием очень следили. Чистили и производили замену, если это требовалось. Отсоединить-присоединить два разъёма, выкрутить-вкрутить два винта, эту операцию производили вшестером.
Из неприятных моментов я бы отметил, что при ежедневной замене рабочей одежды не всегда можно было подобрать свой размер. А из положительных — хорошее питание, обилие овощей, неограниченное количество минеральной воды.
Спиртного, конечно, не было. Контрабандой-то доставали те, кому уж так не терпелось выпить. Но это были редкие случаи. Хотя ходили слухи, что в первое время ликвидации вроде бы наливали по сто граммов, но, как показала практика, не все ограничивались ста граммами, и это только вредило работе. Поэтому эту практику и отменили, но достоверно слухи о «фронтовых пайках» подтвердить не могу.
Два месяца пролетели быстро. Сначала даже хотел остаться «на сверхсрочную», но, глядя как уезжают все знакомые, передумал. По итогам двух месяцев ликвидации аварии я получил около четырёх с половиной тысяч рублей! Эти деньги ушли на переезд из Азербайджана в Россию. В Волгодонске я устроился на Ростовскую АЭС. Сначала в электроцех, а потом так получилось, что перешёл в отдел информации и там и проработал до самой пенсии…
Подготовил Александр Илюшин